Чье сознание?

Среди политиков, политологов, историков, журналистов и др. деятелей сейчас принято рассуждать так, что то апатичное состояние российского общества, когда чиновники у власти совершенно спокойно и как им заблагорассудиться распоряжаются ресурсами страны в своих собственных интересах, нарушают права граждан, не опасаясь объединенной борьбы граждан, есть результат исторического развития. В доказательство приводится вереница исторических событий и состояний, в которых существовало российское население в течение столетий. Это и византийское христианство, и татаро-монгольское иго, и жестокие царствования, и крепостное право, и сталинщина.

И как-то так исподволь получается, что в том, что народ такой, такого рабского сознания, виноват сам народ. Вот перечисленные события они как бы сами по себе, ниспосланы свыше, а народ к ним притерпелся за века вот и стал таким. А то, что эти же самые исторические процессы шли большей частью в интересах некоторой особой части этого же самого народа, это как-то выводится за скобки, опускается. И получается, виноват весь народ, масса низших сословий, а те, что сверху, у которых и образование было, и средства, и власть, они вот рабство это вот осознавали, но ничего поделать с народом не могли. Так вот и до настоящего времени – есть элита, мыслящая категориями демократии, и все остальные с рабским сознанием.

Не могу представить насаждение православного христианства в России в сознании низших сословий ничем другим, как заменой поклонения одним идолам поклонению новому. С целью облегчения управления для феодальной власти сначала княжеской, потом царской. И почти сразу же рядом с новыми христианскими образами поклонения возникает персонифицированный идол власти, которому надлежит поклоняться не в меньшей степени. А с точки зрения принесения материальных жертв, то в гораздо большей. Власть обожествляется. В обликах святых появляются реальные черты властителей, не говоря уже об атрибутике власти на тех же иконах, в церквях.

Потом в чиновных палатах обязательным становится портрет государя, размерами гораздо больше маленькой божьей иконки в темном углу. И перекреститься перед ним, поклониться ему тоже становится обязательным.

Со сменой религии на советскую идеологию икон-портретов не делается меньше. Пожалуй, и больше. Портреты, статуи Ленина, Сталина, Маркса, Энгельса обязательны во всех кабинетах. К ним добавляются изображения множества новоявленных святых советской власти. Они не только в кабинетах, они на плакатах, транспарантах, на площадях, в общественных местах и в частных домах. Им поклоняются, им возлагают цветы.

В нынешние времена изменилось, пожалуй, только количество идолов для поклонения. Их пока еще не так много в общественных местах. Но в кабинетах они уже почти обязательны. И премьер, и президент, и Дзержинский.

В маленьком детском оздоровительном лагере на 150-250 детей, построенном недалеко от нашего городка еще в довоенные времена, есть площадка для ежедневного построения детей. Раньше это называлось пионерской линейкой, где есть флагшток для флага, трибуна для выступлений. В торце площадки по центру до настоящего времени стоит растиражированная гипсовая копия скульптуры Ленина в человеческий рост. Идол периодически подновляется, красится серебрянкой.

В лагере регулярно бывают чиновники всех мастей. От местных муниципальных до региональных, включая губернатора. Надо понимать, ни один из них никогда не высказал мнения о том, что идола следовало бы убрать из детского учреждения. В противном случае это было бы немедленно исполнено. Значит, у этих чиновников идолопоклонство в крови. Оно суть их естества. Причем, как видно, им все равно кому поклоняться, новым или старым идолам. Важно само преклонение перед вышестоящими. И демонстрация этого поклонения и приучение населения к этому.

Помню приезд губернатора в это место несколько лет назад на открытие моста через местную речушку. Была глубокая осень, морось, почти снег. Были собраны немногие местные жители, привезены дети, самодеятельный хор из райцентра. Губернатору преподносились хлеб-соль и благодарственные речи за заботу о них сирых.

Кому и зачем нужно сохранение и насаждение этой рабской психологии? В чьих это интересах? Не в интересах же самого населения. И делается это веками.

Престиж братков

Шум на страницах ЖЖ в конце лета по поводу неприличной роскоши часов на руках светского и конфессионального чиновничества навел меня на следующие размышления.

Производитель в современном обществе рыночного устройства, решая вопрос о производстве нового товара, руководствуется в первую очередь потребительскими свойствами этого товара. Тем, насколько востребован будет этот товар у потребителя. А востребован он может быть по совершенно разным своим свойствам у разных потребителей. Если взять те же самые часы, большинству потребителей нужны точность хода, надежность, внешний вид, низкая цена, какие-то еще чисто технические или эргономические характеристики. Есть еще одно свойство, которое нужно только определенной группе потребителей, хотя и достаточно большой. Это свойство – престижность вещи. Но понятие престижности до недавнего времени было только социальным и трактовалось как влияние, уважение, которым пользуется кто-либо, или как значимость, приписываемая в общественном сознании тому или иному роду деятельности.

Как видно, по отношении к вещи понятие престижности не применялось. Если попробовать все же трактовать его в современном обывательском употреблении, то получится, что престижная вещь это такая вещь, которой пользуются просто уважаемые люди или люди, деятельность которых определяется как престижная.

И, все-таки, в таком определении чего-то не хватает. Уважаемых людей, людей, занимающихся престижной деятельностью, великое множество. У каждого из них свои потребительские приоритеты. И вдруг оказывается, что престижными оказываются вещи, которые носят, которыми пользуются только некоторые из них.

Прослеживая цепочку выхода товара на уровень престижности, понимаешь, что по отношению к конкретному товару эта характеристика подсунута или средствами рекламы или средствами пропаганды. Первыми с целью увеличения продаж по высокой цене. Вторыми с целью создания определенного имиджа, повышения статуса того или иного субъекта (субъектов). Типа того, что вот он какой крутой, вот какие у него вещи в обиходе. Приемы, конечно, дешевые, рассчитанные на примитивного обывателя. Причем, сквозит явное неуважение к этому самому обывателю. Но работает! Работает на рейтинг продаж того и другого. И вещи и субъекты продаются.

Во многих случаях вещи, которыми пользуются, которые носят политические деятели на людях, подсовываются им их пиарщиками. Ну, например, мне очень сомнительно, чтобы образованный человек в более-менее здравом уме навешивал на себя вещи ценой в две-три цены автомобиля среднего класса. Такая престижность мало чем отличается от золотых цепей на шеях братков в приснопамятные времена. Если, конечно, не предположить, что у деятеля заключен договор с производителем товара и он таким способом заколачивает бабки.

Ну, вот такие пиарщики у лидеров российского общества. Вот такие у этих пиарщиков понятия об уважении и престиже человека в обществе, вот такое их уважение к самому российскому населению. Впрочем, не только российскому. О понятиях и уважении самих лидеров молчу.

Навеянное фильмом

Очень жаль, что не посмотрел весь фильм. Фильм по Шаламову и о Шаламове «Завещание Ленина». Видел только отдельные серии и фрагменты. Очень тяжелый фильм, как и само творчество Шаламова, как его жизнь, как ТА страшная жизнь.

Сам я из той жизни. Не из ГУЛАГа, конечно. Просто я совок, и сознание мое в большой степени совковое, его уже не переделаешь. Но чувства, ощущения они более консервативны в человеке. Я способен сопереживать, сочувствовать, хотя не всегда понять.

Мне кажется, все творчество Шаламова это выплеск боли, ненависти. Но это чувства. Он показывает, описывает весь тот ужас, но не объясняет. Это не только Шаламов, большинство художников, прошедших через тот мир, только рассказывают, как там было. Ведь, с одной стороны, ГУЛАГ и вся та сфера жизни, которая была вокруг него, это было государство в государстве. А внутри самого ГУЛАГА были два сообщества, которые никак внутренне, казалось, не пересекались. Это мир заключенных и мир тех, кто их сторожил, ими распоряжался, владел их жизнью. А вокруг, пускай и на удалении существовал наш мир, остальной совковый. Провести совершенно четкие разграничения между этими мирами невозможно. Было постоянное взаимопроникновение, хотя и скрытое, скрываемое. Тех, кто сидел в лагерях, было огромное количество, но и тех, кто был частью репрессивной системы, был встроен в ее механизм, выполнял функцию, было не меньше. Причем шла постоянная ротация тех и других. В среде заключенных скорость ее была больше – одних закапывали, привозили других на смену. В среде тех, кто охранял, тоже одни уходили в отставку, молодые приходили на смену. Часто те, кто отслужил, оставались жить рядом в поселке с семьями, с детьми. Поэтому можно сказать, что общая масса их постоянно нарастала в отличие от мира тех, кого стерегли.

Не знаю, как сейчас, но в совковые времена часть призываемых в армию срочников направлялась служить во внутренние войска. А это и были те части, которые выполняли функции охраны объектов, включая лагеря для заключенных. Сколько молодых советских граждан прошло через эту школу. Причем в ту пору своей жизни, когда формируется мировоззрение, гражданская позиция, происходит становление личности. Что несли они дальше по жизни, пройдя эту школу? Ведь довлатовых были единицы.

В разговоре мужчин можно иногда услышать хвастливые воспоминания о службе в армии. Но никогда никто не хвастался раньше службой во внутренних войсках. Когда называются ракетные или пограничные части, у меня невольно возникают какие-то подозрения, особенно если собеседник из провинциальной глуши. Там ли он служил, где говорит?

Я это к тому, что огромная часть российского населения (бывших союзных советских республик тоже) живет с травмированным лагерной зоной сознанием. Иногда с самого детства. Это не просто совковое сознание, это люди с особыми нравственными установками, с моралью лагерной зоны.

Помнится, пожалуй, только один фильм с попыткой показать эту мораль, это сознание, эту психологию. Это фильм о псе-охраннике из лагеря, который после закрытия лагеря так и продолжал жить ожиданием прибытия новой партии заключенных. Но так и не показано, как формируется, воспитывается, вырастает такое сознание в человеке, не нарисована среда. Сколько таких псов-охранников жило и живет вокруг нас, отравляет нас, накладывает отпечаток на сознание новых поколений?

Фары за облаками

Идея собрать свидетельства очевидцев, наблюдавших в своей жизни с их точки зрения нечто необъяснимое (http://www.theunity.ru/NablyudateliAnomalnyhYavleniy/), мне кажется достаточно интересной и даже продуктивной. Причем, свидетельства именно обывателей, а никаких не уфологов, не экстрасенсов и тому подобных специалистов. Лучше даже без их комментариев. Дальше информацию можно структурировать, объединить в группы по аналогии наблюдавшихся событий.

По-моему, пока человек сам лично не столкнулся с подобным, его трудно убедить в достоверности явления даже на множестве рассказов очевидцев и публикаций в прессе. Червь недоверия все равно останется. Я и сам по себе так это воспринимаю.

С другой стороны, почти у каждого человека, более-менее пожившего на земле, было в жизни нечто необъяснимое. Мне лично в своей жизни запомнилось всего, пожалуй, три таких случая. Два из них скорее характерны тем, что можно дать любое обывательское суждение и возразить будет нечего. А вот третий случай предложу вниманию читающих.

Было это в третьей декаде января 1969 года в выходной день (числа не помню) около пяти часов вечера, за полярным кругом, на Кольском полуострове, в районе пос.Печенга. В этих местах в это время солнце в полдень только начинает показывать свой краешек из-за сопок. К пяти часам без освещения уже темень. Было не морозно, небо плотно затянуто облаками, валился легкий снежок. Около жилья горело несколько фонарей, их свечение отражалось от облаков и создавало иллюзию некоторой разлитости света вокруг.

Выйдя из помещения и подняв голову, я обнаружил на небе пять круглых ярко фиолетовых пятен, не резко очерченных. Было такое впечатление, что сквозь облака пробивается свет каких-то прожекторов. Располагались они довольно кучно, но хаотично, в западной стороне неба под углом примерно градусов восемьдесят к горизонту, были неподвижны. По размеру пятна отличались друг от друга, но не значительно. Самое крупное было, пожалуй, не более половины диаметра лунного диска в северных широтах. Казалось даже, именно эти пятна создавали дополнительную освещенность вокруг.

Тогда, по молодости лет не особо задумываясь, я связал увиденное с чем-то относящимся к северному сиянию. Хотя ничего подобного до этого не видел. Да и какое северное сияние сквозь облака. К тому же неподвижное.

Выйдя через полтора часа из помещения еще раз, я снова увидел ту же картину. Пятна были там же. Только, как мне показалось, сместились друг относительно друга и потускнели. Или, если предположить что источники света были за облаками, то плотность облачности могла увеличиться, и свет в результате пробивался с большим трудом. Именно такое, повторюсь, было впечатление. Часам к десяти пятна исчезли совсем. Произошло ли это резко или они «затухали», сказать не могу.

Свидетелей явления наверняка было больше сотни человек, но, как и я тогда, по-моему, никто особенного изумления не испытал. Кстати, тоже феномен человеческой психики.

Петербургские впечатления

Впечатления от недавнего двухнедельного пребывания в Петербурге после полутора лет с последней поездки туда, конечно, многочисленные. Но можно выделить нечто основное.

Безусловно, раздражает нескончаемый поток автомобилей. Еще больше раздражают заставленные машинами тротуары, дворы, все пространства между зданиями, газоны, части скверов. Мне, привычному к длительной ходьбе, испытывающему удовольствие от движения, непонятно почему нужно в ближний от дома магазин ехать на машине, почему при наличии в пятнадцати минутах ходьбы от дома станции метро нужно ехать на работу в центр обязательно на машине. Чтобы там ее еще и парковать, а по дороге торчать в пробках.

Квартира, где я жил все две недели, была в спальном, но уже давно обжитом районе. Хотя строительство там и не прекращается. Площади застройки все уплотняются и уплотняются, этажность все растет и растет. При плотно заставленной по ночам автомобилями всей пригодной для этого территории между домами почти под окнами новостроек еще сооружаются многоэтажные паркинги.

Зачем такая плотность застройки? Зачем вообще такая искусственно создаваемая плотность населения? Цивилизованные страны уже давно отказались от такого. Ответ видится только в сиюминутной выгоде планировщиков и застройщиков, еще чиновников. Такому сконцентрированному количеству жителей в таком городе нужна хорошо оплачиваемая работа и комфортные условия жилья. Причем работа производительная, а не торговля и услуги друг другу. Если через сколько-то лет такое сбудется, люди побегут из такого муравейника. В таких условиях они не смогут восстанавливать свою работоспособность для высокопроизводительного труда. Да с еще все ухудшающейся экологией.

Был случай, возвращался в свой спальный район на метро уже после двенадцати ночи. Поразился тому, что поднимающийся вверх эскалатор полностью забит людьми, а за все время моего подъема, вниз не спускалось ни одного человека.

В новостройках построено и строится много православных храмов, но как-то востребованности их со стороны жителей я не обнаружил. Церкви иногда огромные, но даже стилизованные под старину они, во-первых, все равно оставляют впечатление новоделов, во-вторых, не вызывают тех чувств прикосновения к святости и высокому духу, которые возникают рядом со старыми храмами. Люди воцерковленные, наверно, скажут, что дело в ненамоленности.

Некоторые храмы ставят на открытых местах, другие – зачем-то внутри жилых кварталов, почти вплотную к домам, которые значительно выше самой церкви. Легко представил, как обитатели, живущие на высоком этаже, занимаются сексом, а в окно смотрит святой крест с купола, или девица решила на балконе позагорать нагишом, или вот кто-то просто вышел покурить на балкон. Приобрели церкви какую-то утилитарность, стали местом удовлетворения некоторой потребности. Так вот вышел из дома по утрянке, заскочил в церковь, свечку поставил, потом в магазин – хлеба, да сигарет купил.

В глуши, в провинции тяжело жить, но зачем жить в муравейнике, на каждом шагу сталкиваясь нос к носу с себе подобными, где невозможно найти уединение и покой даже в собственном жилище? И так почти 365 дней в году, только изредка находя возможность вырваться на природу, в естественную живому существу среду. Но и таких возможностей и такой среды становится все меньше и меньше.

Бродя по Петербургу, я любуюсь им, наслаждаюсь его панорамами, но он стал чужой. Так, как будто твой родительский дом продали, а теперь ты зашел в него и видишь только отдельные приметы прежней жизни, родного жизненного уклада. Все остальное это уже следы обустройства новых хозяев, для тебя совершенно чужие и неприемлемые в твоем доме.